Было то самое прекрасное время года, когда уже не жарко и ещё не холодно. Блестело солнце, щебетали птицы, травы, как им и положено, зеленели. Жёлтых листочков было ещё совсем немного, и они сверкали, как золотые монеты на изумрудном фоне. А аромат, господи, какой же аромат стоял в осеннем лесу! Закари Вернер, бывший крестьянин, три дня назад поступивший на ратную службу в личное войско герцога Альбургского, мягко покачивался в седле. Верховая езда доставляла молодому человеку неизъяснимое удовольствие. Он был одним из шести воинов охранения при герцогском гонце, который вёз деньги в столицу для уплаты налогов. Гонец ехал впереди кавалькады, ратники за ним по двое. Все были достаточно беспечны и относились к своей миссии больше как к увеселительной прогулке и предвкушали столичные развлечения. В глубине души они потешались над старым обычаем отправлять деньги с таким грозным сопровождением. И где? В центре самого просвещённого и безопасного королевства этого мира, где про разбойников уже лет пять и слыхом не слыхивали. Где-то, может, и промышляли они в глухой провинции, но здесь, в последнем лесу перед столичной заставой, откуда им взяться? Да ещё и среди бела дня. Закари ехал сразу позади гонца. В пару ему достался Бертран — добродушный мужик лет сорока пяти, любитель почесать языком и не дурак выпить. Он вводил молодого в курс дела, периодически доставая откуда-то из-под нагрудника небольшой мех. Прикладывался, крякал негромко и вещал: — А ты знаешь, что герцог-то наш тоже из служилых. Как же? Он был ратником ещё у старого герцога Альбрукского Карла Велеречивого. — Скажешь тоже… — хмыкнул Закари. — Мне не веришь, спроси, кого хошь, — разозлился старик. — И слова не скажу больше. Какой смысл рассказывать, коли тебе веры нет? — Ну прости, прости, дядька. Просто чудно́ это всё. Как это так возможно из грязи в князи перепрыгнуть? — Ладно. Слушай тогда и не перебивай, — добродушно приказал бывалый воин. — Мы ж вместе с ним начинали. Оба из одной деревни. Оба служили верой и правдой, но у него ловчее, что ли, получалось. И заслужил я только шрамы да перстень вот этот памятный, а он рыцарское звание и захудалую деревушку с тощими крестьянами. А потом, на войне, спас жизнь самому герцогу, и пожаловали ему титул баронета и две зажиточных деревни друг от друга через речку. А потом, уж не знаю, за какие-такие заслуги, отдал старый Карл, это уже когда сам на одре́, понимаешь, был, за молодца́ свою дочку. И стал простой солдат его сиятельством. Вот ить как бывает… — Так а зачем же за безродного? Она красавица вон какая, герцогство чуть ли не лучшее в королевстве, хоть и приграничное. Мог хоть за принца её выдать. — Ну так пойди-пойми. У них, у благородных, башка посложнее, чем у простых смертных устроена. Я у изголовья стоял, слышал, как он нашему-то сказал: один, значит, способ у нас с тобой имеется, чтоб суврене́т у герцогства соблюсти. Женись, говорит, на дочери моей и дело с концом… Бог его знает, что за «сувренет» такой. Даром, что Велеречивым прозвали, порой такие слова говорил, будто сам себе на потеху выдумывал. — Суверенитет. Это независимость, значит. — Ааа… Понятно. Бертран замолчал, о чём-то размышляя. Закари тоже задумался о превратностях судьбы. О том, что он сам должен такое сделать, чтобы заполучить и богатство, и власть, и любовь вместе… Но тут ход его мыслей был прерван самым неожиданным образом. Гонец вдруг остановился и поднял руку. Бертран, похоже, задремал, потому что продолжал ехать. Закари пришлось позвать его по имени, чтобы он очнулся. Да и остальные явно были не готовы быстро реагировать. Строй нарушился, отряд сбился в кучу. Шагах в тридцати впереди поперёк дороги лежало дерево. На стволе сидел какой-то неопрятный тип в капюшоне. Человек десять подобных ему стояли за ним, с разнообразными орудиями крестьянского труда в руках: вилами, косами, цепа́ми. Выглядели они весьма недружелюбно. — Ребята, а что это вы здесь устроили? — закричал проснувшийся Бертран. — Зачем дерево такое красивое сгубили? Ох не похвалят вас за это королевские егеря́… Тип спрыгнул с дерева, подошёл на несколько шагов ближе и скинул капюшон. Оказалось, что он кривой и отсутствие правого глаза прикрывает перевязью из чёрной тряпки. — Мы не разбойники, как вы могли подумать, мы отряд мятежников. Меня Питер кличут. А кто вы такие? — произнёс он деловито. Гонец надменно отчеканил: — Послушай-ка меня, Питер ты одноглазый. Мы состоим на службе у их светлости герцога Альбрукского, имя которого наводит ужас на разбойников по всему королевству. Если с нами что-нибудь случится, с вас со всех шкуры заживо сдерут! Очевидно, эта угроза действия не возымела; со всех сторон из-за деревьев донёсся грубый смех. Гонец заёрзал в седле и уже менее уверенно добавил: — И с ваших жён… и с детей… сдерут. — Господин хороший, остановитесь, умоляю вас, — явно издеваясь, произнёс предводитель повстанцев, — пока вы до родителей не добрались… Мы лишь хотим избавить вас от ненужного бремени. Клянусь, вы и ваши спутники сможете следовать дальше совершенно невредимыми, если отдадите нам то, что предназначается этой зажравшейся скотине королю. Гонец уже собрался с духом, к нему вернулся надменный тон. — Не понимаю, о чём ты говоришь, мерзавец. А ну прочь с дороги! — А что это за мешочек у вашего седла? — Питер единственным глазом указал на перемётную суму с деньгами. — Не позволите ли взглянуть на его содержимое? — Одним глазком? — гонец оглянулся на ратников, гордый своей шуткой. Те засмеялись. — Так я тебе, чёрт кривомордый, собственноручно этот твой последний глаз вырежу. Свинья ты эдакая. Ты действительно полагаешь, что толпа чумазых пейзан может напугать бывалых воинов? — Вы подвергаете опасности не только себя, но и своих людей. Подумайте, насколько ваши жизни ценнее кружочков жёлтого металла. — Наши жизни принадлежат герцогу, а золото королю, и не тебе, псу шелудивому, разевать пасть на то и на другое! — Умоляю вас перестать браниться. Бог свидетель: вы вынуждаете меня идти на крайние меры. Гонец не стал отвечать на эту невнятную угрозу, выхватил меч и направил коня на кривого. Тот махнул рукой. В следующий миг раздался свист разрезаемого воздуха, затем глухой металлический удар. Гонец откинулся назад, а затем безжизненно сполз с остановившегося коня в дорожную пыль. Из нагрудника его доспеха, с левой стороны, торчало оперенье арбалетного болта. Ратники выхватили мечи и опустили забрала. Они ждали команды от старшо́го. Бертран открыл было рот и выпучил глаза, но кривой опередил его. — Господа! Предостерегаю вас, мои ребята кругом, они в минуту нашпигуют вас стрелами так, что вы станете похожи на дохлых ежей, — прокричал он, вытянув руку ладонью вперёд. После непродолжительного колебания Бертран потупил взор и произнёс: — А ну, ребята, делай как я! Тогда и живы все, даст бог, останемся, и господину нашему ещё послужим… И вложил свой меч в ножны. — Надо же, какое мудрое решение! — восхитился предводитель мятежников. — Слушайте его, парни, тогда до почтенных лет доживёте. Растерявшиеся ратники один за другим исполнили трусливый приказ. Последним повиновался Закари. Питер явно развеселился: — Первый гонец от маркиза Ми́рланда был. Ну так там и охрана не вам чета: трое в бархате и со шпажонками. Мамкины щёголи. Правда, у каждого по арбалету было дорогому в серебряном окладе. Хороши арбалеты. Думаю, ваш гонец оценил… Вы посмотрите кто-нибудь, пока суть да дело, что там с ним. Может, жив ещё, слова последние сказать хочет. Закари спешился и пошёл к гонцу. — Вот потому и не быть тебе никогда рыцарем, — шепнул он, минуя Бертрана. — У вас мы оружие отбирать не будем. Вы воины — для вас позор. Сейчас ребята дерево с дороги стащат и поедете себе дальше. А хотите, обратно езжайте. За следующей порцией. Мы подождём тут. Да, ребята? — глумился кривой. Ответом ему был дружный гогот как минимум пятидесяти глоток. Гонец оказался мертвее мёртвого. Лицо его было грозно — наверное, он не успел ничего понять перед смертью — болт пробил сердце. Закари пожалел беднягу. Неплохой парень был. Основательный. Сначала у барона какого-то посланцем, потом его виконт забрал, и наконец, герцог в кости выиграл. Может, надеялся в итоге королевским гонцом сделаться. И вот погорячился, недооценил опасность. И всё. Карьера псу под хвост… Предводитель тем временем продолжал балагурить: — А вторыми от графа Голуата прискакали. Все полегли, бедолаги. Не оказалось у них такого мудрого командира, как у вас. Мы им могилку братскую устроили на полянке, здесь неподалёку. Честь по чести. Тут к потерявшему ездока коню подошёл один из бандитов с арбалетом за спиной, возможно, как раз тот самый, что убил гонца, и стал вставлять ногу в стремя. У Закари мгновенно созрел план. Он вытащил незаметно кинжал, подскочил и заколол неловко карабкающегося в седло арбалетчика куда-то в почку. Взлетел на коня и вонзил в него шпоры. Гонцов скакун был один из лучших в королевстве. Закари направил его прочь с дороги в лес. Из кустов наперерез выскочили два оборванца с вилами. Ратник уже держал меч вместо кинжала, который остался в арбалетчике. Через мгновение один из нападавших лишился руки, другой головы. Конь нёсся галопом сквозь лес. Всадник еле успевал уворачиваться от ветвей и следить, чтобы жеребец не споткнулся о корни. Скоро Закари убедился, что погони за ним нет. Выехал на дорогу и перевёл коня на рысь. Только теперь он обратил внимание на боль. Бедро было в крови. Закари прижал к ране платок и так доскакал до столичной заставы. В щите, подвешенном у ратника за спиной, обнаружились две разбойничьих стрелы. Рана оказалась пустяковой: стрела скользнула по кольчуге, порвала́ штаны и неглубоко оцарапала кожу. Закари наскоро перевязали рану и с почётом сопроводили в королевский дворец, где он сдал золото казначею. Потом отвели на королевскую кухню. Он ел с аппетитом, но почти не чувствовал вкуса изысканных блюд — в голове его крутились картины произошедшего. Принял горячую ванну с помощью двух симпатичных и безотказных горничных, любезно подосланных мажордомом. После всего упал на пышную перину и мгновенно отошёл ко сну с чувством выполненного долга.

Алекс проснулся в своём саркофаге и ещё несколько минут полежал с закрытыми глазами, смакуя приятное ощущение при переходе от гипносна к реальности. Он с удовольствием принялся перебирать в памяти подробности пережитого приключения. Потом открыл глаза. Шланги и присоски, отводящие различные биологические выделения во время сна, с чваканьем и шипеньем отошли от его тела и скрылись в стенках устройства. На мониторе, вмонтированном в крышку саркофага, в обрамлении средневекового орнамента появилась статистика последней сессии игры «Время ведьм». Время в игре 76 часов 16 мин. 54 сек. Навыки: Верховая езда +83 Владение оружием: Меч/сабля/шпага +112 Кинжал/стилет/нож +56 Щит +25 Лук/арбалет +27 Осадные/оборонительные орудия +0 Лидерство +5 Дипломатия +13 Обаяние +48 Торговля +16 Лечение +33 Танцы +37 Любовные утехи +94 Богатство/благополучие: Золото +3 монеты Серебро +28,5 монеты Самоцветы +0 Титул/звание: Ратник. (Доступен следующий уровень). Прочие достижения: Уничтожены 4 противника. Покорены 3 женщины. Карма сместилась в светлую сторону на 28 пунктов. Общий опыт 549 очков. (Доступен следующий уровень). За активное прохождение игры добавлен бонус — 2 часа 13 минут к следующей игровой сессии. Пока он пролистывал статистику, саркофаг наполнился водой наполовину, горячими струями омыл тело, прополоскал волосы и почистил манипулятором с мохнатой насадкой зубы. Напоследок окатил холодной водой для бодрости. Мир игры «Время ведьм» понравился Алексу. Не приходилось ждать неделями каких-то интересных событий, увязая хоть и в приятном, но всё же рутинном виртуальном существовании. Карьерный рост по сценарию, похоже, тоже не заставит себя ждать. Интересно, какую награду получит его аватар за инкассаторские услуги? Следующую сессию он заказал в этой же игре. Тем временем саркофаг тёплым воздухом высушил тело и обернул в серую рабочую униформу. Пора было выбираться наружу. Шестигранные индивидуальные устройства сна, ИУС, или попросту «саркофаги», имели объём по два кубометра и были уложены вплотную друг к другу, как пчелиные соты. Они занимали всё пространство от пола до потолка в три ряда. Обладатели верхних саркофагов спускались из них по металлическим скобам, и их любимой дурацкой шуткой было как будто случайно наступить на выползающего снизу соседа. Когда Алекс вылез из своего ИУС, расположенного в среднем ряду, все его соседи уже находились в общем помещении. В секции улья жили двенадцать человек. Выбравшись из стены с саркофагами, они попадали в узкое помещение площадью метров в двадцать, которое выполняло функции столовой. В нём были холодильник, аппарат для выдачи напитков и длинный стол с привинченными скамейками. В одном из торцов столовой имелась дверь в общий санузел на три толчка и три раковины, которыми пользовались в основном перед сном. В другом торце находился выход в общий коридор улья. Интерьер был скуп и технологичен. Иллюминаторы саркофагов, кокетливо подсвеченные голубым, смотрелись скорее нелепо; от этой попытки приукрасить действительность становилось только тоскливее. В холодильной ячейке Алекса лежали два пакета с этикетками «завтрак» и «ужин». Их полужидкое, аморфное содержимое отличалось только цветом — различными оттенками зелёного. Была ещё надпись: «Перед употреблением питательную массу разогреть!». Он никогда не разогревал. Глотал так; холодная масса вызывала меньше неприятных ассоциаций, чем тёплая, и почти не имела ни запаха, ни вкуса. Зато была питательна и полезна: для каждого жильца калории в ней были рассчитаны индивидуально в зависимости от телосложения и рода деятельности. Только что он уплетал фуа-гра под совершеннолетний сотерн на королевской кухне, а теперь запихивал в себя нечто гадкое и склизкое. Этот контраст был ему давно привычен. Там были весёлые, предупредительные люди, здесь — угрюмые работяги, поглощающие скотскую жвачку и изрыгающие скотские же шутки. И самое странное, что это были одни и те же люди. А одной из купавших его горничных вполне мог оказаться вон тот прыщавый юнец с испачканным зелёной слизью подбородком. Алекс даже замотал головой, чтобы отогнать эту отвратительную мысль. Он всей душой ненавидел реальный мир, но при этом понимал, что именно этого и хочет от него Система. Реальность должна быть адом, чтобы виртуальный рай казался в сто раз прекрасней… Противно завыла сирена, створки двери секции разъехались, и проход загорелся по периметру зелёным — пора было отправляться на работу. Люди серыми ручейками вылились из секций и рекой потекли по коридорам. Часть потока всасывалась воронками ли́фтов, другая обрушивалась водопадами на эскалаторы. Наконец людское течение выливалось в бурлящую запруду вестибюля и выплёскивалось под напором на улицу, где снова распадалось на ручейки, утекающие в шаттлы заводских развозок. Медеплавильный цех был самым настоящим филиалом ада на земле. Алекс работал оператором печи. Основной его обязанностью было мешать плавящийся металлолом. Он одевал специальную противожаровую куртку, сталеварские краги и шлем с поцарапанным пластиковым забралом и шевелил двухметровым стальным прутом оранжевое варево, разогретое до температуры тысячи трёхсот градусов. Прут постепенно становился всё короче — плавился. Важно было не допустить того, чтобы застыл верхний слой, контактирующий с атмосферой. Как-то раз, в самом начале своей работы, Алекс отвлёкся. Засмотрелся на то, как из соседнего тигельного жерла, разбрызгивая во все стороны огонь, льётся раскалённая медная лава. Вернувшись к печи, обнаружил, что поверхность расплава затянула твёрдая корка из мелких, слипшихся опилок, которые он высыпал за пять минут до этого и, видимо, как следует не перемешал. Он пробовал расшевелить потемневший шлак, но уже ничего не получалось. В панике горе-металлургу показалось, что печь необратимо испорчена. Тут прискакал хромой старик, обслуживающий соседнюю печь, выхватил прут и, беспрерывно матерясь, какими-то особыми приёмами разбил корку. Потом оказалось, что «старику» всего тридцать восемь… У тех, кто работал на заводе по нескольку лет, лица были суровые, землистого цвета. Они абсолютно не понимали шуток, и казалось, что вместо того, чтобы засмеяться, могут ударить шутника за то, что тот отнимает у них время, которое можно было бы потратить гораздо полезнее — перемешивая металл. На обед в заводской столовой подавали жижу с повышенным содержанием легкоусвоя́емых углеводов и напитки с ударной дозой энергетиков. До подвозки Алекс еле доплёлся, преодолевая привычную, но не ставшую от этого легче усталость. Ужин был богат белками для восстановления мышечной массы и седативным препаратами для быстрейшего отхода к волшебному, восстанавливающему сну. Прикончив его, Алекс поспешил укрыться в своём саркофаге. На самом деле саркофаг принадлежал двоим: тому, кто живёт ночью, и тому, кто живёт днём.

На обед Закари был зван к королевскому столу. И хотя посадили его в конце, у са́мого входа в трапезную, он был счастлив и горд. Король А́льфред II Хлебосол всячески оправдывал свой прозвище. Столы ломились от яств, каждый мог выбрать угощение себе по вкусу. Закари заинтересовали странные продолговатые тельца похожие на червей с шипами, выхоженные лучами на круглом блюде. Сосед, краснолицый и тучный, заметил его интерес и пояснил: — Это запечённые трепанги. Моллюски. И не вздумайте употреблять их без этой приправы, — он указал толстым пальцем на соусницу с чем-то тёмным и жидким посреди блюда. Закари поблагодарил его за совет и наколол на вилку один трепанг на пробу. Отрезал тонкий ломтик и обмакнул его в соус. Это было нечто явно морского происхождения, нежирное и в высшей степени пикантное. Закари даже зажмурился от удовольствия. Как оказалось, не только он оценил вкус моллюсков; блюдо пустело довольно быстро. Закари еле успел подцепить ещё три тушки. Король поднял руку, призывая к тишине. Все мгновенно замолкли, но один, очевидно изрядно подвыпивший из придворных, продолжал болтать с сидящей рядом с ним дамой. Король метко запустил в него яблоком. Придворный смешно испугался, все посмеялись. — Хочу рассказать вам, дамы и господа, о подвиге одного из приглашённых на эту скромную трапезу. Он продемонстрировал верноподданнические чувства в самом крайнем их проявлении. Рискуя жизнью, спас он драгоценный груз, предназначенный его господином для сокровищницы королевства. Встав из-за стола, монарх подошёл к камину. — Приблизься и приклони колени, — приказал он Закари. — Ты покинул замок своего господина простым ратником, а вернёшься рыцарем. Закари затрепетал от счастья. Почти побежал к королю, упал на колени и склонил голову. Король вынул свой меч и опустил его плашмя на правое плечо молодого человека. Затем перенёс через голову и прикоснулся к левому плечу. — Будь храбр и верен, — торжественно произнёс Альфред. — Встань, рыцарь! Король отвязал от пояса увесистую мошну и кинул её Закари. — Отличный конь у тебя уже есть, это на доспехи и прочую экипировку. Герцогу передай, чтоб выделил тебе деревеньку дворов не менее двадцати. Королевский шут, который отирался в конце стола, закричал, нарушая торжественность момента: — Ты так наивен, дядюшка. Юношам плевать на верность соверену. Все их устремления направлены на то, чтобы попробовать как можно больше устриц. А в рыцарском меню выбор этих моллюсков гораздо больше, чем у ратника. Хотя, как я погляжу, господин Вентер предпочитает трепанги, которые ещё называют морскими огурцами, — он схватил тарелку Закари, на которой оставался один трепанг, установил его торчмя и поднял над головой. — Так что, возможно, нашему рыцарю интереснее то, что скрывают не юбки, а гульфики. Над столом прокатился смех. Король с интересом смотрел на Закари, ожидая его реакции. Молодой человек покраснел от злости. Однако он знал, что лучше метко ответить, чем попытаться его прибить. Закари улыбнулся и изрёк спокойно: — Судить о постельных предпочтениях по тому, что человек ест за обедом, это всё равно что по дерьму пытаться определить, что его хозяин предпочитает: петь или танцевать. Так что не обольщайся, дурачок, в вашей гильдии любителей исследовать содержимое гульфиков членов не прибавилось. Тут захохотали все, и громче всех король. Посрамлённый шут укрылся под столом. Ужинать Закари решил в лучшей харчевне города «Приют эпикурейца». Так он делал всегда, налюбовавшись столичными красотами и нагуляв аппетит. Кроме роскошных яств, в заведении всегда можно было найти прекрасную незнакомку, которая могла стать дамой сердца как минимум на ночь… За пару кварталов от заветной цели он услышал крики толпы, на фоне которых выделялись чьи-то истошные вопли вперемешку с проклятиями. Закари пришпорил коня, предвкушая недоброе. Зрелище, открывшееся взору ратника, когда он выехал на площадь, на которую выходило крыльцо «Приюта», очень разочаровало и огорчило его. Закари понял, что его планам на вечер сбыться не суждено. Посреди площади стоял треножник из огромных жердей, связанных наверху, к нему был подвешен котёл циклопических размеров. Чёрт знает, где горожане раздобыли этот котёл, возможно, одолжили в само́й адской кухне. Под котлом был разведён костёр. Из воды торчала голова Гвидо, владельца харчевни. Лицо его было бордового цвета, в выпученных глазах — мольба и безумный ужас. — В чём провинился сей достойный муж? Почему решено придать его столь жестокой смерти? — вскричал всадник. Из толпы выступил пухлый и очень важный коротышка в ярко синем берете с богатым плюма́жем их экзотических перьев. Он важно произнёс: — Горожане решили сварить хозяина харчевни живьём, потому что полагают, что тот добавляет в блюда колдовские зелья. — Что за чепуха?! — ратник ухмыльнулся. — И каково же их действие? — Богомерзкие зелья лишают праведных жён воли и делают их беззащитными перед похотью. Гвидо заверещал из котла: — Он всё врёт! Этот скаред не даёт своей жене денег на ленты, вот она и ищет благосклонности щедрых кавалеров. А моя стряпня тут ни при чём! Тогда из толпы раздались женские голоса: — Это чистая правда! После его жаркого я сама не своя. — Я поела в «Приюте эпикурейца» бычьих хвостов с кашей и ничего не помнила после этого до утра. — А я отведала перепелов тушённых в розовом вине и очнулась в объятиях какого-то вертопраха. — А я отведала говяжий язык с хреном и еле вырвалась за полночь из лап трёх пьяных школяров. — Стойте, стойте! — попросил всадник. — По поводу афродизиатического эффекта я понял. Есть ещё претензии? Женщины снова запричитали: — Мой муж не хочет обедать дома! — А мой вылил мне за шиворот суп, а раньше он ему нравился! — Я приготовила своему почки, а он отбил мне мои и сказал, что у этого дьявола кухня лучше. — Не все сразу! — взмолился Закари. Тогда подала голос старуха со злым лицом: — После того, как мужчины отведали кушанья в этом дьявольском вертепе, они ругают нашу стряпню. Еда не может быть столь вкусной. Не иначе сам дьявол подсыпает в неё перцу! — То есть из-за того, что ваши хозяйки не умеют готовить, да ещё и слабы на передок, вы решили извести лучшего в стране, а возможно, что и во всём мире кулинара?! — возмутился Закари. — И даже если то, что вы говорите, правда, это всего лишь означает, что нечистую силу заставили работать во благо. — Да он и сам нечистый! — закричали из толпы. — И этого антихриста в котёл! — Сам сатана явился спасать колдуна! Закари понял, что спорить со столь однозначно и решительно настроенной толпой — дело мало того, что безнадёжное, так ещё и небезопасное. Настала пора действовать, а не разглагольствовать. К тому же вода в котле уже начала закипать; со дна стали подниматься мелкие пузырьки, а глаза несчастного Гвидо закатываться, он совсем сомлел от жара. — А ну разойдись! — закричал Закари и дал жеребцу ше́нкелей. Конь двинулся прямо на толпу, и та расступилась ворча. Приблизившись к котлу и почуяв жар, скакун испугался и встал на дыбы, но всадник осадил его и подвёл вплотную. Потом протянул руку бедолаге. — Давай на круп! Надежда загорелась в глазах владельца харчевни. Он ухватился обеими руками и проворно вскарабкался на коня. Тот присел, Гвидо был мужчина грузный. Задние ноги у бедного животного разъехались, но оно удержалось и выправилось. Толпа угрожающе загудела, к беглецу и его спасителю потянулись руки. Тогда Закари выхватил из ножен меч и рубанул по одному из канатов, на которых висел котёл. Котёл накренился и потянул за собой всю конструкцию. Чтобы ускорить процесс её падения, всадник пнул что есть силы одну из жердей. Треножник рухнул, пришибив кого-то в толпе, котёл перевернулся, и вода залила костёр. Всё окутал белый дым. Горячая вода устремилась вниз по улице. Люди разбегались в стороны от потока, вереща и давя друг друга. В образовавшийся проход Закари и направил коня. Задирая морду, немного боком, оскальзываясь на мокрых булыжниках, тот загарцевал в клубах пара. Поесть им удалось уже только поздней ночью, когда беглецы отъехали от города на изрядное расстояние. Они остановились на ночь в захудалом придорожном постоялом дворе. — И всё же удивительно, как ты не обварился, — удивлялся Закари, уписывая холодную снедь за обе щёки. Это было, конечно, не то, что он собирался отведать в «Приюте эпикурейца», но с голодухи казалось вполне съедобным. — За столько лет работы на кухне к жару поневоле привыкаешь, — отвечал Гвидо. Попробовав еду, он сморщился и оттолкнул тарелку. — Наш герцог, конечно, заносчив, как и положено герцогу, но очень хорошо платит своим людям. В столице тебе всё равно теперь не жить. Бывший владелец харчевни горестно вздохнул и залпом осушил кружку крепкого эля. — Странно, что тебя не забрал на свою кухню король, — заметил Закари. — Он пытался. Но мне предложили жалование в четыре раза меньше, чем я зарабатывал в харчевне. Я, конечно же, отказался, но, чтобы не прогневать его величество, сам предложил, поставлять к его столу по одному блюду каждый день. Вчера, например, я приготовил трепангов с особым соусом. Его сиятельство герцог Альбрукский встретил их высокомерно, как и положено герцогу, но после того, как отведал пробный ужин, приготовленный беглым ресторатором, прослезился и буквально умолял Гвидо остаться в замке навсегда.

На этот раз статистика игровой серии отметила смещение кармы на целых сорок два пункта в светлую сторону, переход на очередной уровень и бонусное прибавление к следующей сессии почти в четыре часа. Как следовало из описания игры, предоставленного компанией-провайдером Golden Key, прохождение «Времени ведьм» именно на светлой стороне никаких критических преимуществ не приносило. Творить добро в этой игре было вовсе необязательно, можно было играть на стороне зла, и это тоже давало свои фишки. Просто более значительное смещение в ту или иную сторону поощрялось большим временным бонусом. Вероятнее всего, это делалось для того, чтобы придать остроту игре и сильнее поляризовать игроков. Разделение на добрых и злых, светлых и тёмных безотказно работает как в жизни, так и в игре. Алекс оценил этот остроумный механизм, и решил написать хвалебный отзыв в службу поддержки игры. Чтобы не выглядеть подхалимом, он также немного поругал в нём качество прорисовки листвы и ландшафтных текстур. Делал он это не просто так. В условиях игры значилось, что за эффективное или нетривиальное прохождение игровых уровней, а также ценные замечания по игровому процессу, участники получают внутриигровую валюту, уникальные артефакты и дополнительное время. А особенно отличившиеся — статус бета-тестера. Правда, ни одного такого счастливчика Алекс лично не знал, о них только ходили слухи. Обычно это был «один знакомый» или даже «знакомый знакомого». Но где-то, очевидно, такие люди должны были быть. Вообще обычные обитатели ульев делились на три категории. Самая непривилегированная и малоуважаемая категория работников — вторая. Они носили на воротах своих роб бронзовые фигурки рабочих пчёл. Это были те, кто не мог или не хотел тяжело работать. В основной массе это были молодые люди от десяти до четырнадцати лет, которые по закону не допускались на работы высокой интенсивности, и старики, которые по состоянию здоровья уже не могли быть на них задействованы. Бронзовые пчёлы проводили на заводах, фабриках, полях и теплицах от восьми до десяти часов в день и имели право на сутки виртуальной действительности в день. Таким образом, их субъективное ощущение времени жизни увеличивалось вдвое. Работники первой категории носили серебряные значки. Они проводили от десяти до двенадцати часов в день на работах высокой и средней интенсивности. Они могли наслаждаться двумя сутками жизни во сне кряду, то есть жизнь им казалась в три раза дольше. И наконец самый многочисленная прослойка — работники высшей категории. Их знаки отличия были золотыми. Они работали от двенадцати до четырнадцати часов в день только на самых тяжёлых и вредных производствах. Их лимит виртуального времени доходил до трёх суток за сеанс, что означало четырёхкратное удлинение общего ощущения продолжительности жизни, три четверти которой они проводили в виртуальном паради́зе. Бета-тестеров же селили отдельно. В отворотах их комбинезонов сияли греческие буквы «β». Они работали на роботизированных крупных и государственных предприятиях операторами по восемь часов в день. Чисто номинальная должность, поскольку роботы делали всё сами. В виртуальной реальности они могли прибывать до недели. Где-то существовали ещё альфа-тестеры, с бриллиантами внутри платиновых «α». [букв альфа] Но их никто, даже знакомые знакомых не видели и не слышали, чтоб кто-то ими становился. Для этих небожителей игра в виртуальном мире и была работой. Их время пребывания в виртуале зависело от их задания и рассчитывалось индивидуально, а время жизни растягивалось практически до бесконечности. Алекс без особой гордости носил свой золотой значок в виде рабочей пчёлы; он инстинктивно понимал, для чего людей делят на категории… Выйдя на улицу, он зажмурился от бьющего в глаза солнца. Натуральное, оно было слишком резким, не то что во сне. Там на него можно было смотреть почти не щурясь. Алексу повезло — он жил днём — таким был его жребий от рождения. Всё-таки, часы бодрствования лучше было проводить при естественном солнечном свете; это благотворно сказывалось на психике. Говорили, что живущие в ночи гораздо более нервные, чем дневные жители. По ночам происходило гораздо больше ссор и потасовок, чем днём. В принципе, для психического здоровья солнца всем хватало в виртуальном мире, а вопрос с недостатком солнечного излучения для ночников решался с помощью ультрафиолетовых ламп в саркофагах. Имел место быть следующий парадокс: живущие в ночи были загорелыми, а дневные жители имели, как правило, бледный вид, если не были заняты в работах под открытым нем. Видимо, сам ритм ночной жизни негативно сказывался на человеческом организме. Или вечная тьма реальной действительности делала жизнь вне саркофага ещё печальнее. До конца рабочего дня оставалась часа три, когда к Алексу подошёл очень злой начальник цеха. В обычном состоянии просто злой, теперь он явился разъярённым крайне. — А ну иди за мной! — буркнул он. При этом вид у него был такой, как будто он сопровождает приговорённого к месту казни. По дороге выяснилось, что у Алекса поднялись температура тела, давление и пульс до такого предела, что сработала тревога на пульте, и теперь нужно подыскать ему работу полегче, как будто у начальника других дел нет. Он привёл Алекса к бетонному боксу, в который сгружали металлическую стружку и прочий мелкий металлолом. Под воротами в помещение, имелась водоотводная канавка шириной сантиметров пятнадцать и примерно такой же глубиной, забитая металлическим мусором. — Тут тебе работы как раз до конца дня, — сказал начальник и вручил Алексу штыковую лопату. — А что делать-то нужно? — спросил работник. — Ты тупой? — поинтересовался начальник. Он отобрал лопату и пару минут ковырял ей в канавке. — Вот так должно быть. Снова отдал лопату и удалился, судя по походке, по каким-то невероятно важным делам. Канавка была очищена сантиметров на десять. Алекс повозился с полчаса и понял, что такими темпами до конца смены очистит максимум полканавки. За такие дела по голове его не погладят, а возьмут да и отправят жалобу в бюро трудоустройства, а те обязательно лишат нерадивого работника нескольких часов, а то и целых суток игрового времени. В углу заводского двора находилась свалка. Он отыскал там прямоугольный кусок железа подходящего размера и обрезок трубы диаметром сантиметра три. Потом пошёл в слесарный цех и приварил железку к трубе. Такой тяпкой работать было гораздо сподручнее, чем лопатой. Можно было очистить канавку и гораздо быстрее, но Алекс растянул работу до конца смены, потому что знал, что в противном случае начальнику снова придётся придумывать какую-нибудь работу, а это просто выведет его из себя. Когда начальник пришёл принимать работу, то очень удивился, что всё уже сделано. Он даже предположил, что Алексу кто-то помог. Алекс оскорбился и с жаром опроверг это предположение. В качестве доказательства он продемонстрировал свой инструмент. От злости лицо сатрапа стало похоже на маску дьявола. В шаттле по дороге домой Алекс улыбался. Он гордился своей маленькой победой над начальником. Этот самодур выдал своё намерение подставить работника, поручив ему невыполнимое задание. Причём это не было личное, у начальника абсолютно не было повода ненавидеть именно Алекса. Это было инстинктивная, воспитанная всем прожитом в этом мире временем, потребность презирать и ненавидеть тех, кто стоит ниже на социальной лестнице. Говорят, этому специально учат на курсах начальников. Как поставить на место, как отказать в просьбе, как внушить чувство вины и развить у подчинённого комплекс неполноценности. Потому, что реальная жизнь работяги должна быть адом. И если раньше пугали внешними и внутренними врагами, эпидемиями и войнами, то теперь достаточно припугнуть сокращением времени пребывания в виртуальной реальности или отлучением от неё. Для современного человека самое страшное — это обычный сон без наведённых, управляемых сновидений. Начинается ломка пострашнее наркоманской. Если кроме работы и жизни в пластиковом футляре ничего больше нет, зачем тогда жить?